Возвращается старая опасность: экономический кризис и даже просто разговоры о нём — психологический момент, могущий подтолкнуть слабых духом к суицидальным мыслям и действиям. Суицидология — весь комплекс дисциплин, направленных на понимание самоубийств, она прошла долгий путь от английского исследователя Томаса Брауна, впервые употребившего слово «суицид» в своей работе «Религия врача» (1642), до социолога Дюркгейма и далее — к экспертам ВОЗ, регулярно публикующим свои рекомендации по этому вопросу.
Проблема ухода из жизни — одна из классических философских проблем, стоящих перед человечеством, начиная с философов древности. В перечень отечественных имён последних столетий, затрагивавших эту проблему, следует включить писателей Толстого и Достоевского, Чехова и Куприна, социолога Питирима Сорокина и философа Николая Бердяева. На западе ею занимались Дюркгейм, Фрейд, Юнг и Ясперс. Но в первую очередь следовало бы упомянуть интерес к этой проблеме всех без исключения мировых религий, правда, не всегда выражаемый в модальности сурового отрицания.
Величайший из греческих героев Геракл заканчивает свою жизнь тем, что на современном языке можно было назвать формой эвтаназии: будучи отравленным собственной женой и не в силах терпеть боль, он бросается в огонь. Сократ, приговоренный к смерти через самоубийство, говорит своему ученику: «Так все и объясни Евену, Кебет, а еще скажи ему от меня «прощай» и прибавь, чтобы как можно скорее следовал за мною, если он человек здравомыслящий» (Платон, «Федон»). Следует отметить, что во времена Сократа самоубийство без уважительной причины в Афинах было уголовно наказуемым деянием.
Мы видим явное противоречие между рядом философских установок, народной мифологией и нормативными актами греческого полиса. «Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним — умиранием и смертью» — продолжает Сократ свою мысль, которая вовсе не кажется присутствующим абсолютно неприемлемой. Это внушает подозрение, что более древняя религиозная практика была ещё более терпима к самоубийству, чем зафиксировано в классическую эпоху.
Необходимо признать глубокую психологическую связь между некоторыми разновидностями самоубийств (хотя и далеко не всеми) и самопожертвованием. Внутренняя логика самоубийцы в некоторых случаях совершенно не отличается от логики самопожертвования, хотя в данном случае мы не можем признать эту логику адекватной обстоятельствам. Это может быть желание индивида «освободить» близких от тяжести забот о нем, мысли о том, что он не достоин жить, и поэтому для всех будет лучше, если он умрёт. Очевидно, что в ряде случаев суицид можно считать поломкой обычно социально оправданной готовности индивида к самопожертвованию.
«Есть люди, которым лучше умереть, чем жить» — говорит Сократ. «Ведь в загробной жизни нас ожидают лучшие из богов и людей». Конечно, подобные верования могли бы закрепиться только в том случае, если бы долгое время давали конкурентное преимущество народам, их принявшим. Но что это могли быть за конкурентные преимущества? Известно, что древняя религия ариев поощряла воинов проявлять мужество, боевой дух, который невозможно представить без готовности к самопожертвованию, хотя бы даже и под действием мифов о лучшей загробной жизни. Так Дюркгейм со ссылкой на Бартолина (De causis contempae mortisa Danis) приводит рассказы о различных индоевропейских (германских, кельтских и фракийских) племенах, в которых мужчины считали своим долгом покончить с собой, чтобы не умереть от старости или болезни.
Действительно, многое указывает на то, что суицид в прошлом, по крайней мере, в ареале распространения индоевропейских народов, был не просто терпимой, а социально-поощряемой практикой. Так, до сегодняшнего времени в Индии сохранился обычай сати — священное самоубийство вдовы вслед умершим супругом. В XIX веке в колониальной Индии он был официально запрещен, однако самосожжение и по сей день является одним из нередких способов женского самоубийства в Индии, по крайней мере, в ряде кастовых групп.
При ретроспективном историческом анализе выходит, что корни его восходят к общим раннеиндоевропейским предкам, у которых существование аналогичных обычаев было доказано археологами («Ямная культура»). Многочисленные курганные захоронения на степной территории Евразии, в которых вместе с конями и имуществом похоронены и женщины, доказывают существования общественной парадигмы, толкавшей женщин к смерти после смерти супруга, насилием, либо религиозным убеждением. То, что эта смерть не обязательно была насильственным закланием, говорят и исторические свидетельства о жизни славянских племён древней Руси, где подобный индуистскому сати обычай существовал ещё тысячелетие назад. О нем повествует арабский путешественник Ахмад ибн-Фадлан в своей «Записке о путешествии на Волгу» (922 г.):
» И если умирает главарь, то говорит его семья его девушкам и его отрокам: «Кто из вас умрет вместе с ним?» Говорит кто‑либо из них: «Я». И если он сказал это, то это уже обязательно, так что ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. И большинство из тех, кто поступает (так), (это) девушки».
Реконструируя происхождение этого обычая, можно предположить, что он возник в обществе кочевников-курганников во время их активной экспансии, когда должен был наблюдаться избыток женщин-полонянок из числа проживавших в лесостепной зоне доиндоевропейских неолитических народов. Основной силой экспансии были мужские воинские коллективы, и поддержание в них сплочённости и дисциплины, предотвращение конфликтов на почве обладания женщинами являлось условием успешной военной экспансии.
Кроме того, взятая насильно в дом воина-курганника женщина чужой матриархальной культуры — «инка» — становилась потенциальным источником опасности, например отравления мужа. Таким образом, в системе социальных отношений курганников умерщвление жён имело значение и как средство сдерживания возможной мести: жёны-полонянки прекрасно знали, что их ожидает в случае смерти супруга. Религия лишь закрепила эти взаимоотношения.
Уже гораздо позже ибн-Фадлан, путешествуя по древней Руси, описывает, что имущество умершего мужчины разделялось на три части — отсюда «тризна». Одна из частей использовалась для приготовления похоронных нарядов, другая — для приготовления хмельных напитков, а третья — оставалась семье. Похоронный пир сопровождался оргиастическим совокуплением мужчин рода с избравшими смерть жёнами. Таким образом, раздел имущества умершего и его использование были кодифицированы, и относительно этого не возникало никаких сомнений.
Похожие социальные соображения стоят за живучестью индуистского обычая сати, поскольку в случае самоубийства вдовы перед родственниками мужа не встаёт вопрос о разделе с ней имущества. Несмотря на общее негативное отношение к самоубийцам — их души, согласно современным индуистским представлениям не попадают ни в рай, ни в ад — для вдов делается исключение.
Предсмертная беседа Сократа с учениками был призван продемонстрировать, что однозначных логических аргументов насчет того, почему непозволительно, или наоборот, желательно, кончать свою жизнь подобным путём не существует. Таким образом, поворот значительной части человечества — по крайней мере, той, которая исповедует три так называемых авраамические религиий, — к суровому осуждению самоубийства следует либо признать совершенно случайным, либо обусловленным некими неявными, логически неоднозначными, социальными преимуществами, которые получили социумы, в которых такой запрет был закреплён религиозной верой. Мы склоняемся к второму.
Действительно, арии были простодушными кочевниками, основной их общества была строгая дисциплина. Когда же отделившись от других племён, предки греков пришли с севера на Балканы, их новая оседлая жизнь, а затем и сложная организация полиса потребовали от индивида более сложных реакций, чем простая перманентная готовность к самопожертвованию. Новое, более сложное общество требовало от своих членов изощренных умений, специализации, что неизбежно означало ценность и нередко незаменимость навыков отдельного индивида для общества в целом. Отсюда юридический запрет на самоубийства в греческих полисах.
Аналогичные процессы через полторы тысячи лет достигли Восточной Европы. Успех распространения христианства на Руси можно объяснить частично и тем, что новая религия предложила более привлекательную социальную программу, исключающую человеческие жертвоприношения и суициды. К моменту прихода христианства социальный смысл вдовоубийства в значительной мере был потерян. Действительно, в отличие от кочевников-курганников, впервые приручивших лошадь, у оседлых славян уже не было технологического преимущества и обеспеченных этим преимуществом эксклюзивных возможностей для набегов на соседние народы. А значит — не было избытка женщин. Наоборот, сила славянского племени в противостоянии кочевникам и другим опасным соседям теперь прямо зависела от демографической ситуации. Таким образом, православие победило кроме всего прочего потому, что его отношение к человеческой жизни оказалось в новых условиях более конкурентоспособным.
Суицид и философия
Последовавшая за классической греческой и эллинистической римская эпоха означала определенный возврат, разворот к новому витку военной, силовой экспансии с расцветом работорговли. Вновь стали востребованы в первую очередь соображения воинской доблести, так что просвещенных греков римляне стали презирать, как «женоподобных» и «слабых духом». Вошло в моду учение стоиков, в котором утверждалось допустимость и даже желательность самоубийства при недостатке силы и здоровья. «Хороша не просто жизнь, а хорошая жизнь», — любил повторять Сенека.
В общем случае самоубийство в Риме, как и в Греции, было законодательно запрещено, однако любой гражданин мог испросить у властей официальное разрешение, и если причину находили уважительной, просьбу удовлетворяли. Дюркгейм приводит правило, которым руководствовались римляне в отношении самоубийц: Et merito, si sine causa sibi manus intulit, puniendus est: qui enim sibi поп pepereit, multo minus aliis parcel — «И если без уважительной причины наложил на себя руку, должен понести заслуженное наказание: ибо кто не пощадил себя, еще менее будет щадить других». Впрочем, неуважительных причин было немного, и их список постепенно ещё более сократился.
Приход христианства в самом начале не изменил установочную практику, и среди первых мучеников за новую веру находилось немало таких, кто добровольно ушёл из жизни в ожидании насилия и позора. Поворот к радикально иному, новому отношению к самоубийству, является по-сути, заслугой одного человека: блаженного Августина, служившего в Риме в период захвата и разграбления города германцами.
Блаженный Августин впервые в истории дал резко антисуицидальную трактовку Ветхозаветной заповеди «Не убий»: «Когда закон говорит: «Не убивай», надлежит понимать, что он воспрещает и самоубийство, ибо, сказав это, он не прибавляет «ближнего твоего», подобно тому, как, воспрещая ложное свидетельство, он говорит: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего» (О граде Божьем. Глава XIX-XX, 426 г).
Августин говорит о христианских женщинах, переживших изнасилования во время захвата Рима вестготами. И хвалит их за то, что они вопреки древним предрассудкам не покончили с собой, как того требуют предания старины для подобных случаев.
Сочинение Августина стало тем водоразделом, поворотом к радикальному отрицанию суицида, которое стало стандартом для западного и восточного христианства и определило общественное отношение к самоубийцам вплоть до современной эпохи.
В дальнейшем эту линию развил Фома Аквинский, основываясь на трёх аргументах:
1) Суицид противоречит чувству самосохранения, которое создано для нашего спасения.
2) Суицид ударяет по обществу, членом которого является индивид.
3) Суицид противоречит нашему долгу перед богом, поскольку именно бог дает нам жизнь, и когда мы по собственной воле пытаемся лишить себя жизни, мы нарушаем Его право решать, сколько нам жить. (Aquinas 1271, part II, Q64, A5).
Русское православие добавило к классическому общехристианскому взгляду на самоубийство свои собственные моменты. Они были обусловлены исторической эпохой, вторжением монголо-татар и двухсотлетним игом. Так православные святые, князь Рязанский Юрий, его жена Евпраксия и сын Иоанн почитаются, несмотря на то, что Евпраксия вместе с малолетним сыном окончила жизнь мученически, бросившись вниз с крыши княжеских палат, в стремлении избежать татарского полона. Здесь православной церковью по-новому была обозначена тонкая грань, отделяющая порою самоубийство от самопожертвования и мученичества.
Как видим, точка зрения русской церкви на определение того, что следует считать самоубийством, значительно отличается от того, что было принято считать самоубийством в западной социологической мысли. Так Эмиль Дюркгейм расширяет понятие «самоубийства» до всякого ведущего к смерти действия, независимо от интенций: «Иконоборец, жаждущий мученического венца, совершающий сознательное оскорбление величества, караемое смертной казнью, и умирающий от руки палача, является самоубийцей не в меньшей степени, чем тот, кто сам наносит себе смертельный удар; нет никакого основания для различной классификации этих двух разновидностей добровольной смерти, если вся разница между ними заключается только в материальных деталях исполнения».
По канонам русской православной церкви кроме явных самоубийц, самоубийцами считаются и те, кто убит на дуэли, преступники, убитые во время разбоя, люди, настоявшие на эвтаназии. Степень подозрения усиливается, когда речь идет об утонувших при неясных обстоятельствах. Таковых в общем случае не отпевают, не поминают и не хоронят на церковных кладбищах.
Тем не менее, в соответствие с логикой современной жизни к греховному самоубийству относят лишь случаи сознательного совершения такого поступка. Так, если доказано, что самоубийство произошло в состоянии душевного расстройства, или по случайности, такие случаи не являются основанием для церковного осуждения. Также не считается самоубийством самопожертвование с целью спасения жизни другого человека.
Если дуэлянт-самоубийца не умер сразу, а принял покаяние, как это было в случае дуэли Пушкина, с него снимается грех самоубийства. Также в том случае, когда у священника существует подозрение, что речь идет не о самоубийстве, а о замаскированном убийстве, он должен в своих действиях исходить из второй версии. Так, погибший при сомнительных обстоятельствах Сергей Есенин, был отпет в церкви.
На Западе с началом эпохи Возрождения также начинают пересматриваться взгляды на самоубийц. Однако, в отличие от русского православия, здесь этот пересмотр носит несколько иной характер. Наблюдается определенный «возврат в античность», с её гламуризацией самоубийства. Ничего подобного в православии нет. Так, шекспировские герои Ромео и Джульетта описаны в духе откровенной симпатии к их поведению, в стиле характерной для стоиков глорификации акта суицида. Стоит отметить, что без импульсивной суицидальной активности двух героев, сюжет трагедии потерял бы всякий смысл.
Позднее Гёте выведет в романтических «Страданиях юного Вертера» образ неудачного влюблённого, сломленного отказом и кончающего с собой. Это произведение вызвало отмеченную социологами волну подражательных суицидов среди молодых немцев.
В России вместе с западными влияниями и ослаблением церкви в ХIX веке наблюдается волна нового переосмысления роли и практики суицида в общественном сознании. Примечательно, что основное внимание уделяется женскому суициду. Поэтика самых знаменитых и самых «народных» пьес Островского — «Снегурочка» (1873), «Гроза» (1859), «Бесприданница» (1878) — построена на интриге женского самоубийства и женской жертвенности. Перекликается с индоевропейскими мотивами, не правда ли?…
Рассуждение Катерины («Гроза») перед смертью:
Катерина: «Умереть бы теперь… Что поют? Все равно, что смерть придет, что сама… а жить нельзя! Грех! Молиться не будут? Кто любит, тот будет молиться…»
Кабанов (муж), после её смерти: «Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!»
Теперь обратим внимание, как мотив самопожертвования переплетается с мотивом «сладкой смерти» в словах Снегурочки:
Но что со мной: блаженство или смерть?
Какой восторг! Какая чувств истома!
О мать-Весна, благодарю за радость,
За сладкий дар любви! Какая нега
Томящая течет во мне! О Лель,
В ушах твои чарующие песни,
В очах огонь… и в сердце… и в крови
Во всей огонь. Люблю и таю, таю
От сладких чувств любви! Прощайте, все
Подруженьки, прощай, жених! О милый,
Последний взгляд Снегурочки тебе.
— Весьма напоминает описанный ибн-Фадланом предсмертный ритуал прощания вдовы со своими подругами, родственниками, с произнесением ритуальной речи перед общиной. Таким образом, буквально за столетие в своём амбивалентном отношении к самоубийству общество, можно сказать, вернулось в античность и даже глубже: к культурным архетипам протославянской народности. Подавляемые церковным каноном стереотипы женского поведения вновь ожили и были возвращены в культурный мейнстрим.
Без особого сопротивления церкви эти пьесы были рекомендованы для чтения и просмотра юношества. Уже позднее, в советское время, дети в старших классах будут писать об образе Катерины целые сочинения, непременным условием получения хорошей отметки станет грамотно обоснованное оправдание главной героини.
В предсмертных мыслях толстовской Анны сочетается мотив смерти, как освобождения от страданий, с мотивом самоубийства, как протеста и наказания несправедливости: «Я накажу его и избавлюсь от всех и от себя».
Не отстают и мужчины: пустить себе пулю в лоб становится чем-то само собой разумеющимся, если дело касается вопросов чести.
Судьбы многих русских писателей — пример балансирования на тонкой грани самопожертвования, суицида и сумасшествия. Символом совести русского дворянства стал в XIX веке писатель Всеволод Михайлович Гаршин. Однако теперь, с высоты современных познаний мы можем трактовать тексты его рассказов, «Воспоминания рядового Иванова», как следствие глубочайшей депрессии, скорее всего эндогенного характера.
Это подтверждает история его госпитализации в лечебницу для психических больных и тёмная история смерти: будучи в спутанном сознании Гаршин то ли бросился, то ли упал в лестничный проём. Однако, импульсивность поведения, хроническое депрессивное состояние пациента позволяет нам после соответствующей «психологической аутопсии» диагностировать этот случай, как суицид психически больного пациента. Квинтэссенцией гаршиновской суицидальности стал знаменитый рассказ «Attalea Princeps», где проводится мысль о смерти, как о логическом результате жизнелюбия и свойственной всякой жизни тяги к безграничной свободе.
История импульсивного сожжения Гоголем второго тома «Мертвых душ» с последующим отказом от приёма пищи и смертью — по современным медицинским понятиям должна быть квалифицирована, как самоубийство в состоянии душевного расстройства. Тяжелую в плане последствий для здоровья попытку самоубийства в юности пережил Горький. О ней он впоследствии открыто сожалел. Интересно, что именно произведения этого писателя, написанные в дальнейшем, обладают редким для русской литературы зарядом воинствующего оптимизма и жизнелюбия.
Оживление суицидальности и возврат её в поле общественной дискуссии стало одним из свидетельств общего кризиса религиозной веры, наблюдавшейся в России в последнее столетие перед революцией, и безусловно продолжающегося по сей день. Таким образом, суицидальность и её отражение в общественном сознании — это не только проблема, но и в ещё большей степени индикатор других, возможно более опасных для общества проблем.
Побудительные причины и факторы риска самоубийств
Современная классификация суицидов отошла от принципа строгой привязки причина-следствие, поскольку причинно-следственные связи в принципе являются делом гипотетическим и плохо верифицируются без постановки прямых экспериментов. Так более ста лет назад Э. Дюркгейм различал три социологических типа самоубийств: эгоистической, альтруистическое и аномичное. Теперь медики предпочитают говорить о факторах самоубийства, относительно которых статистически подтверждена гипотеза о положительной либо отрицательной связи с частотой самоубийств.
Так, Всемирная организация здравоохранения различает следующие факторы риска самоубийства:
1) Психиатрические (депрессия, шизофрения, циркулярный психоз, алкоголизм и наркомании, тревожные расстройства, история суицидальных попыток в прошлом)
2) Биологические (вариации некоторых генов, семейная история)
3) Жизненные неурядицы (потеря близкого, любимого)
4) Психологические (конфликты, история насилия)
5) Социальные факторы и факторы внешней среды (экономические трудности, социальная изоляция, лёгкая доступность ядов и огнестрельного оружия).
Депрессия играет главенствующую роль в статистике суицидов, и, как полагают, имеет место приблизительно в 65-90% всех случаев самоубийств психически больных пациентов. Риск совершить самоубийство в течение жизни у лиц с сильной и биполярной депрессией равен приблизительно 12-15%. До 80% людей, совершивших самоубийство, имели сразу несколько депрессивных симптомов. Риск самоубийства в течение жизни у больных шизофренией составляет около 10-12%.
Играют роль в статистике суицидов и экзогенные психические заболевания. Подорванное психическое здоровье населения особенно характерно для стран с нестабильностью, неразрешимыми социальными и политическими конфликтами, расколотой национальной и религиозной идентичностью, зоной свободного распространения разного рода новомодных суеверий. Неслучайно мировые лидеры в этом плане страны-с наибольшей распространенностью психических расстройств — это США (26.4%) и Украина (20,5%) .
В США по крайней мере у 25% всех самоубийц наблюдалось злоупотребление алкоголем. Оно само по себе может вести к депрессии или приводить к ощущению неудачливости. Однако, оно же может рассматриваться и как форма (не самая удачная) самолечения для облегчения депрессии. В последнем случае, как депрессия, так и злоупотребление алкоголем могут быть вместе результатом какого-то третьего фактора — например стресса.
История суицидальных попыток в прошлом — один из самых серьёзных факторов риска самоубийства в будущем. Примерно 1% тех, кто пытался покончить с собой, погибает от суицида в течение года после этой попытки, а около 10% совершают повторную попытку со смертельным исходом. Речь идет о 20-30-кратном увеличении риска по сравнению со среднестатистическим уровнем.
Конечно, не все суицидальные попытки совершаются всерьёз. Иногда они носят имитационный характер, не преследуют цели покончить с собой, а направлены на вымогательство. Особенно часто подобные мотивы обнаруживаются у молодых женщин. Однако, отличить реальную попытку от имитации крайне сложно даже для профессионалов, и поэтому разумнее всего относиться к таким случаям, как к проявлению реальной суицидальности до тех пор, пока не будет доказано обратное.
Перенесенное в детстве насилие также статистически сочетается с самоубийством в последующие годы.
В свою очередь следующие «защитные факторы» сочетаются с пониженной частотой самоубийств и среди выявленных: эмоциональное и социальное благополучие, уровень общественных связей, интеграция в религиозные, спортивные и другие сообщества, крепкие семейные связи, высокая самооценка, хороший сон, сбалансированная диета и физическая активность.
Следует понимать, что далеко не все вышеперечисленные факторы поддаются коррекции, и не всякий фактор, будучи скорректированным, повлияет в будущем на вероятность самоубийств. Время от времени медики и психологи пытаются проверить в контролируемых экспериментах гипотезу о причинно-следственных связях между тем или иным статистическим фактором и числом самоубийств, и далеко не всегда эта гипотеза подтверждается.
Дело в том, что любая статистическая корреляция между произвольными величинами А и В допускает четыре логических варианта: 1) А есть причина В, 2) В есть причина А, 3) А и Б вместе имеют какую-то третью причину, 4) корреляция чисто случайна. Выбор между этими логическими возможностями может быть осуществлён только путём проведения контролируемых экспериментов, в которых действие третьих факторов исключается, с последующей интерпретацией полученных данных с точки зрения «здравого смысла». Однако, в нашем случае далеко не всегда эксперименты могут быть признанны гуманными…
Таким образом, к вышеперечисленным факторам следует относиться, прежде всего, как к индикаторам проблемы: если имеется один или более фактор риска, индивид требует особого внимания. Если же у индивида налицо присутствие защитного фактора — наша обеспокоенность уменьшается.
rus-obr.ru
